Переселенцы. Сто двадцать лет спустя

(часть пятая)

                                         СМУТНОЕ ВРЕМЯ

Два года подряд – день за днём, неделя за неделей, месяц за месяцем – погружаясь в историю белорусских переселенцев конца XIX века, я постепенно добралась и до века двадцатого. И тут пришлось мне испытать не только радость открытия, но и боль от прикосновения к трагедии.

Сейчас я постараюсь, насколько смогу, рассказать, как отразились события тех лет на жизни села и моей семьи.

Начну, оттолкнувшись от своих детских воспоминаний.

Сибирское село Ермаки. Я живу у бабушки. Мне тринадцать лет.

Как-то я заметала в кладовке рассыпанную муку и вдруг увидела висящие в углу старые охотничьи лыжи, которых прежде не замечала. Притащив их в кухню, спросила бабушку, чьи они.

– Дедовы, -- ответила бабушка. – На охоту в них ходил. Иди, повесь на место, пусть висят там, где он их оставил.

Лыжи вернулись на место, но от бабы Ганны с расспросами я не отстала.

Я ничего не знала ни о бабушкиной юности, ни о деде Семёне, ни о том, что с ним сталось. И, конечно же, меня волновал извечный вопрос: а любила ли она его, своего Сёмку? Я была уже в том возрасте, когда меня начинала интересовать эта тема.

Бабушка неохотно рассказывала о своей жизни. Не любила говорить о себе. Я же не отставала и всё напирала: расскажи да расскажи про любовь.

Наконец она смилостивилась:

– Любила – не любила... Не знали мы тогда такого слова. А вот что жалела его, так это да. Он скорый был, Сёмка мой. Чуть я печь затоплю, а он уж за удочку, да на речку, наловит ведёрко рыбки к завтраку. А зимой, чуть что, так на лыжи эти и за зайцами, в лес...

Я не унималась и сердилась на бабушку: ей – про любовь, а она – про зайцев с рыбой. И так замучила её вопросами, что она вдруг, отложив веретено, сказала:

--  Ладно, расскажу. Была у меня синпатия – Гриша Босяков. Дружили мы с ним, ещё до германской войны. На вячорки ходили вместе, а уж танцевали как! Первой парой были, в кадрили особливо. Эх, и плясали мы…

Я, взглянув на бабушку, поразилась перемене в её лице: оно светилось! Баба Ганна, отбросив веретено, вскочила с лавки, на которой сидела за прялкой, схватила ухват, стоящий у печки, начала пристукивать им и махнула мне рукой, предлагая хлопать ей в такт ладошками.

Бабушка плясала кадриль, плясала так задорно, так молодо, что я не верила своим глазам. Больше такой весёлой и счастливой никогда её не видела.

И вдруг я поняла, что Гриша этот был с ней рядом сейчас, в этом танце, и что вот она – любовь – кружила их по кухне...

Немного отдышавшись и успокоившись, бабушка закончила свой рассказ.

Осенью 1913-го года заговорили в деревне о сватовстве. И вот день, которого она ждала, наступил. Но...

Но лучше бы он не наступал. Потому, что за Гришу сосватали не её, Ганну, а старшую её сестру – Акулину. Так было заведено в те времена, что неприлично было младшей сестре выходить замуж раньше старшей, незамужней.

Отец их, Харитон Мельников, был человек крутого нрава, нарушать сложившиеся правила не хотел и сказал сватам: "Хотите с нами породниться, берите за Гришу Акулину, а то она вон, в девках, засиделась. А Ганну я поперёд Акульки не отдам  – молодая она ещё, найдётся и ей жених. Эта точно не засидится".

Так не случилось бабушкино счастье с Гришей Босяковым: замуж за него пошла Акулина.

Эту историю я ещё раз услышала совсем недавно: ею поделилась со мной в Ермаках одна из дочерей Акулины и Григория – Зинаида Григорьевна Босякова, моя двоюродная тётя, и я, с её разрешения, пересказываю ту историю вам.

Свадьбу Григория и Акулины сыграли 26 января 1914 года. Венчал их в Ермаковской Никольской церкви священник Георгий Якушин, а поручителем по невесте стал учитель школы Димитрий Ожгибесов.

Я нашла метрическую запись об этом бракосочетании и вспомнила тогда бабушкину кадриль, её счастливое лицо... Копию той метрической записи я подарила тёте Зине на память: это был первый семейный документ её родителей.

Мирная и налаженная жизнь закончилась летом 1914 года: началась Первая мировая война, и пошли ермаковские мужики и хлопцы во солдатики.

Не минула эта участь и Григория Босякова. Он ушёл на войну, где был ранен осенью 1915-го. (Об этом я узнала недавно благодаря Интернету: на сайте "Памяти героев Великой войны 1914-1918 гг." нашла его имя).  Увечным, но живым, вернулся он домой, и радовалась этому Акулина, радовалась Ганна.

Не знаю, как жили они, сёстры, рядом, в одной деревне, и были ли они счастливы в своих семьях. Или жили по поговорке "стерпится – слюбится"? Не знаю. Но жили.

А баба Ганна моя ещё три года ходила в девках, пока не согласилась пойти замуж за Семёна Новикова, деревенского щёголя и гармониста. Может, отстрадала по своему Грише, а может, выбирать было не из кого: Первая мировая унесла немало жизней ермаковских парней. Пошла за Семёна, которого знала с детства, ещё с Беларуси.

Свадьбу Ганны и Семёна Новиковых сыграли 22 января 1917 года, но венчал их в Ермаковской Никольской церкви уже другой священник – Николай Николаевич Пельц. Он мне как-то сразу понравился своим отрывистым, властным почерком, своей размашистой подписью. Проглядывал характер сильного человека. И я не ошиблась в своих ощущениях. С именем этого священника будут связаны драматические события в жизни белорусских переселенцев после февральской революции и отречения Николая Второго.

То было время смуты, противостояния, затянувшейся войны, бесконечных волнений, эхо которых прокатывалось по всей стране. Казалось бы, так далеко от Петрограда и революционных потрясений февраля-марта 1917-го года жили белорусы-переселенцы, но волна новостей об отречении царя и приходе к власти Временного правительства быстро достигла и их сибирской глубинки, окунув её в этот непредсказуемый водоворот.

 Однако к пониманию того, что происходило тогда в Каргалинской волости и в Ермаках, в частности, я пришла совершенно случайно, даже не представляя себе, с какими сюжетами и поворотами событий столкнусь.

Постараюсь изложить всё по порядку.

Я знала, что старшая дочь моей бабушки Прасковья родилась в 1917 году, и, как говорила мне не раз она сама, прямо накануне революции. Но, читая метрические книги Ермаковской церкви за 1917 год и увидев там запись о бракосочетании бабушки и дедушки, я не смогла найти дату рождения их первой дочери Прасковьи. Ни в сентябре, ни в октябре, ни в ноябре и даже декабре 1917 года записей о рождении Прасковьи Семёновны Новиковой не было. Я перелистывала страницы, теряясь в догадках. И однажды вдруг обратила внимание, что записей в самой книге после августа вообще поубавилось, особенно записей о рождении и бракосочетаниях.

Ну да, рассуждала я, всё-таки шла война, потом случилась революция, не до свадеб было. Но дети же рождались. Где-то же их крестили? И ещё я отметила, что в октябре исчезли в метрических книгах записи священника Пельца. Вместо него с 3 ноября редкие службы в Никольской церкви вёл некто "Заведующий священник" Пётр Попов.

Что-то тут было не так.

В конце концов, я всё-таки разыскала в книгах свою тётю Прасковью. Запись о её рождении нашлась в метрической книге Каргалинской Христо-Рождественской церкви. Тётя родилась 10 октября, за две недели до Октябрьской революции, и была крещена 14-го числа, на Покров.

Но и эта запись показалась мне странной.

Я знала уже, что её родители жили в Ермаках совсем недалеко от церкви, и не понимала, почему они отправились крестить свою дочь холодной и промозглой осенью семнадцатого года за тридцать вёрст в Каргалы.

Загадку мне помогло разгадать архивное "Дело об аресте священника Н. Пельца, выступавшего за сохранение самодержавия в России", ссылкой на которое со мной поделилась Лариса Прокофьева.

Ого, подумала я, – как интересно! И, отложив метрические книги, стала его читать.

Дело было большим, на 173 листах. Речь в нём шла о человеке, защищавшем интересы переселенцев, которых во вверенном ему, священнику Николаю Николаевичу Пельцу, приходе насчитывалось к началу 1917 года три тысячи человек. То были крестьяне из семи переселенческих белорусских посёлков и двух старожильческих деревень – Тамакульской и Скрипкиной. Все они административно подчинялись Каргалинскому волостному правлению, но были отрезаны от него рекой Ишимом, да и дорога в волость была не близкой – от 30 до 50 вёрст. Поэтому со всеми своими заботами крестьяне шли в Ермаковскую церковь. И никакая смена власти в далёкой столице не могла для них нарушить этот уклад.

Но власть стремительно менялась и на местах – в губерниях, в уездах и в волостях. Хаос и неразбериха царили вокруг. И чтобы не дать этому пожару разгореться, в провинциях стали срочно создаваться так называемые Комитеты общественного спокойствия.

29 марта 1917 года такой комитет был создан и в Каргалинской волости. Председателем комитета на двенадцатитысячном сходе крестьян из 26 деревень был избран настоятель Ермаковской церкви Николай Николаевич Пельц – человек грамотный и уважаемый. Секретарём комитета избрали волостного писаря Михаила Григорьева – бывшего политкаторжника. (Каргалы были местом ссылки.)

Однако вскоре между этими двумя людьми начались серьёзные разногласия.

Я не буду сейчас подробно описывать тот разгоревшийся конфликт. Суть его была такова. Григорьев хотел любыми способами получить власть в волости, устраивая для этого разные провокации, подлог документов, сталкивая старожилов и переселенцев. Пельц же защищал права комитета и отстаивал интересы крестьян, его избравших.

А крестьяне хотели одного: чтобы их оставили в покое и дали свободно трудиться на своей земле. Начиналась посевная, ходить в волость на бесконечные сходы у них не было времени – дорог каждый день и час. И однажды крестьяне Ермаковской общины в волость не пошли. Они больше не верили волостной власти. До них доходили слухи, что там, в волости, поговаривают: "много земли у этих переселенцев и надо бы эту землю у них отнять".

Это были предвестники грядущей революции, один из лозунгов которой, как и любой революции, звучал просто: "Отнять и поделить".

Защитить переселенцев было некому, и 30 апреля 1917 года на своём сходе в Ермаках они обратились к священнику Николаю Пельцу с прошением.

Процитирую часть этого уникального документа:

"Мы постановили просить и просим Вас, Отец Николай, принять на себя защиту наших интересов и уполномочиваем Вас войти с личным докладом к Председателю Государственной Думы, Крестьянским депутатам Думы, к Министру Юстиции и при сем ходатайствовать перед Государственной Думой о выделении нас, девяти нижепоименованных селений, в отдельный Комитет Ермаковский и дать нам возможность мирно заниматься своим трудом и иметь свое самоуправление. Просим Вас, Отец Николай, принести от нас новому Правительству выражение нашей преданности и веры в то, что оно не даст нас в обиду и устроит нашу жизнь. К сему добавляем: если нам будет разрешено образование самостоятельного комитета, то к нам желают кроме девяти селений: Ермаковского, Осиновского, Еловского, Пестовки, Тамакульского, Скрипкиной, Жигуль, Спирихи и Муравинного присоединиться и селения, находящиеся вблизи нас по правую сторону речки Ишима, который и будет служить своей границей новой Ермаковской волости..."

Под этим прошением стоят фамилии и подписи трёхсот человек – представителей переселенческих посёлков.

То есть белорусы-переселенцы были готовы подчиняться любой власти, лишь бы иметь возможность мирно трудиться на своей земле, возделанной их многолетним тяжким трудом. И поддерживал крестьян в этом священник Ермаковской церкви Николай Николаевич Пельц.

Вообще, чем больше я изучала архивные документы, тем больше понимала, что в то смутное время деревенская церковь оставалась для переселенцев единственным "островком справедливости", куда они ещё могли прийти со своими просьбами и надеждами.

Но крестьяне и сами предпринимали попытки защитить себя.

4 июня 1917 года жители семи белорусских поселений на очередном народном сходе в Ермаках выносят постановление, в котором сообщают, что не признают нынешнюю волостную власть, считают незаконно сформированной, требуют от Правления Каргалинской волости её расформирования, раздела имущества и денег. В том же постановлении они сообщают, что выходят из состава волости, что ими, переселенцами, возбуждено ходатайство об образовании самостоятельной Ермаковской волости.

Это был протест, который властям следовало усмирить.

В "деле Священника Пельца" есть отчёт о реакции на эти события от члена Тарского Уездного Исполкома Старяжевского Ф.И., направленный 16 июня 1917 года Тарскому городскому и уездному комиссару. Там говорится: "В настоящее время с уходом священника Пельц от вмешательства в общественное управление положение в Каргалинской волости улучшилось и разъяснив переселенцам прихода Ермаковского о невозможности выхода из состава Каргалинской, Ермаковской из шести самых бедных переселенческих поселков, которые не в силах будут содержать самостоятельную волость и о нежелательности такового раздела до новой земельной реформы и введения земства в Сибири". 

Ответа на своё прошение, переданное через священника Николая Пельца в Думу и Временное правительство, переселенцы не получили. Вообще неизвестно, дошло ли оно до адресатов.

Известно лишь, что вскоре священник Пельц был арестован. Прихожане Ермаковской церкви остались без своего защитника.

Саму же церковь ждала трагическая судьба.

                                      КРАСНОЕ КОЛЕСО

В октябре 1917 года власть в Петрограде перешла к большевикам. Через короткое время в стране началась Гражданская война.

Об этом периоде написано много книг, снято много фильмов. Я хочу поделиться лишь несколькими эпизодами, произошедшими в родных для меня местах.

Разумеется, я знала о коллективизации, о репрессиях тридцатых годов, читала "Архипелаг ГУЛАГ" Солженицына, слышала о его романе-эпопее "Красное колесо". Но все описанные там трагические события казались мне мало связанными с историей глухого сибирского села Ермаки, которое даже местные жители зачастую считали "медвежьим углом".

Однако выяснилось, что безжалостное Красное колесо не пощадило ни эти Богом забытые края, ни моих земляков, ни близких.

Любая Гражданская война – страшная трагедия в любой стране. Линия фронта этой войны проходит не через леса и поля. Она проходит в душах и умах людей, заставляя брата стрелять в брата, сына поднимать саблю на отца.

События той войны всё ещё вспоминаются и в Ермаках. На сельском кладбище есть скромный обелиск, выкрашенный синей краской и увенчанный пятиконечной красной звездой. В годы моего детства этот обелиск был безымянным, но все жители знали, кто под ним лежит, знали, что там похоронены братья: Павел и Антон Черняковы, зверски убитые в годы Гражданской войны.

Никаких точных сведений об их гибели ни у кого не сохранилось, толком никто не мог рассказать об этом нам, пионерам и комсомольцам, ухаживающим в те годы за памятником.

Но вот не так давно в социальной сети я натолкнулась на старую заметку из викуловской газеты "Красная звезда" за 1958 год, выложенную в сеть одним из потомков семьи белорусских переселенцев Черняковых. Автором этой заметки был Елисей Дорофеевич Черняков – брат погребённых под обелиском Павла и Антона.

Елисей Дорофеевич рассказал газете, что крестьяне в Ермаках, в массе своей, приняли Советскую власть. Когда же Советы были свергнуты армией Колчака, большинство крестьян ушло в партизанский отряд. С партизанами, попавшими в плен, колчаковцы расправлялись жестоко. Среди таких пленных оказались и братья Елисея – Павел и Антон. Их зверски мучили и расстреляли в логу возле деревни Скрипкино. Там же были расстреляны ещё несколько десятков крестьян. Хоронить братьев Черняковых белогвардейцы запретили. Но Елисей с отцом ночью вывезли тела и тайком похоронили на Ермаковском кладбище.

(В прошлом году, приехав в Ермаки, я увидела, что память братьев Черняковых увековечена. На синем обелиске появилась табличка с надписью: "Воинам-партизанам Гражданской войны. Здесь похоронены Павел и Антон Черняковы, расстрелянные белогвардейцами в 1919 году").

В том же логу у деревни Скрипкино стоит другой обелиск – безымянный до сих пор, потому что никто не знает, сколько крестьян или партизан было убито здесь вместе с братьями Черняковыми.

В Ермаках известно имя ещё одного человека – местного "Ивана Сусанина". Звали его Андрей Евдокимович Зубарев. Он был лесником. Во время Гражданской войны  к нему пришли белогвардейцы и спросили, знает или нет, где красные. Зубарев сказал, что знает, и повёл их специально на болото, в другую сторону, к озеру Чирикуль. На этом болоте была проложена  узенькая гать, шаг в сторону с которой – и всё. Там они утопили свои пулемёты и сами утонули, а он вышел. Эту историю рассказала мне жительница Ермаков Феодора Даниловна Суздалева. Он был её родной дядя. (Заслуги перед революцией ему не зачли – в коллективизацию был раскулачен и выслан на Дальний Восток).

К началу двадцатого года пожар Гражданской войны охватил почти всю страну. Волости, уезды, губернии переходили из рук в руки. Выращивать хлеб, пасти скот было некому. Голод пришёл в города. Крестьяне, хоть и находились в чуть лучшем положении, тоже едва сводили концы с концами. И тут новая власть показала, как она будет решать "крестьянский вопрос".

Началась продразвёрстка. В сёла из городов направлялись отряды красноармейцев – изымать всё, чем деревня могла прокормить саму себя.

Докатилась продразвёрстка и до Приишимья. В 1920 году в этом районе случился сильный неурожай; несмотря на это с конца августа власти ввели в округе многочисленные развёрстки, оказавшиеся просто непосильными для крестьян.

В сёлах и деревнях Каргалинской волости продотряды свирепствовали не менее жестоко, чем в округе. Повсеместно из амбаров изымался не только продовольственный хлеб, но и всё семенное зерно, а это грозило неминуемым голодом.

Подобные меры вызывали резкое неприятие в крестьянской среде. Мне удалось отыскать один документ – рапорт старшего милиционера Каргалинской волости. Вот этот документ:

"Начальнику милиции Ишимского района

Рапорт

Довожу до сведения, что в Каргалинской волости фельдшера нет, уехал совсем. Болезнь развивается все сильнее и сильнее. В Каргалинском волисполкоме полный хаос, сегодня тот председатель, завтра другой. Делопроизводство совсем стоит. Настроение волости обостряется, продналог. Продовольствия, хлеба нет. В селе Рябово стоит кавалерийский эскадрон".

То тут, то там случались жестокие столкновения крестьян с продотрядовцами. В итоге они переросли в мощное восстание. Начавшись в Приишимье в январе 1921 года, его пламя охватило в феврале-апреле огромную территорию Западной Сибири.

Я, к своему стыду, ничего не знала об этих событиях до прошлого года, пока не оказалась по архивным делам в городе Ишиме.

В один из дней я шла в архив через красивый сквер и обратила внимание на невысокий памятник. Я подошла и увидела, что на гранитном кубе изображено знамя, а на нём – буханка хлеба с отрезанными от неё несколькими ломтями. Подойдя поближе, прочитала надпись: "200-летию Отечественной войны 1812 года посвящается". Это был памятник Бородинскому хлебу.

Странные ощущения остались у меня от увиденного. Где Бородино, а где Ишим? Своим удивлением я поделилась, придя в архив, а заодно и поинтересовалась историей этого памятника. В ответ услышала, что не так давно на этом месте стоял другой, посвящённый жертвам восстания 1921 года. Но через какое-то время после торжественного открытия его демонтировали и перенесли на Ишимское кладбище. Зачем это было сделано, мне до сих пор непонятно.

От работниц архива я впервые и услышала о Крестьянском восстании 1921 года, о котором и поныне мало что известно.

Несколько материалов о самом восстании я прочитала в выпусках альманаха "Коркина слобода". С главным редактором альманаха я познакомилась, изучая историю Ермаковской церкви. Зовут его Геннадий Андреевич Крамор.

Я была в совершенном потрясении от прочитанного и услышанного. Число погибших во время восстания крестьян было огромным – от тридцати до сорока тысяч. Общее же число участников достигало ста тысяч человек.

Достаточно сказать, что в известном Тамбовском восстании погибло примерно одиннадцать тысяч.

Для подавления вооружённых выступлений крестьян в феврале 1921 года во всех волостях создали ВоенРевКомы. Был образован такой ВолРевКом и в Каргалинской волости. Одна из его сводок сообщала, что "охвачены возстанием все 36 деревень, убито два коммуниста, вычисливаются по волости бандиты".

Мне захотелось узнать, а могли бы и мои переселенцы-белорусы быть его участниками? И такая информация нашлась. Хранительницы истории из Ишимского архива помогли найти интересующие меня документы, за что я очень благодарна.

   Там, в архиве, читая списки первых избирателей в Советы начала двадцатых годов по селениям Ермаковского сельсовета, я обнаружила перечень лиц, не пользующихся избирательным правом.

   Среди таких "лишенцев" было несколько жителей деревни Еловки. В графе "Причина отстранения от выборов" стояла запись: "за участие в возстании 1921 года". И в деревне Спирихе тоже были такие крестьяне-лишенцы.

Позже, знакомясь с личными делами раскулаченных по Ермаковскому сельсовету, я узнала, что многие из них не просто поддерживали восставших, но и помогали лошадьми и провиантом. Власть также считала их "участниками бандитско-кулацкого восстания в 1921 году".

Но жизнь продолжалась несмотря ни на что. Все гонения и лишения не смогли заставить крестьян-переселенцев забыть традиции, почитаемые ими в родной Беларуси. В деревнях продолжали проводить крёстные ходы, отмечать престольные праздники. Об этом я тоже узнала из документов, сохранившихся в Ишимском архиве.

Надо сказать, что архив этот обладает несметными богатствами – массой документов раннего советского периода всего Приишимья. Но документы эти до сих пор не оцифрованы: на это нет денег, хотя для исследователей работать с подлинниками – великое счастье.

Помощь профессионалов, бережно хранящих эту подлинность истории, тоже дорогого стоит. Мне повезло встретить в Ишимском архиве таких людей. Низкий поклон им за это.

Я искала в архиве документы о Ермаковской церкви после революции и кое-что там нашла. Благодаря этим документам открылись неизвестные мне страницы жизни моих белорусов-переселенцев, о которых стоит хотя бы коротко рассказать.

С приходом Советской власти, как мы знаем, в стране началась национализация. Было национализировано, в том числе, и всё принадлежащее церкви. Для меня первыми документами, подтверждающими это, оказались описи церковного имущества в Ермаках за несколько лет. Я читала и поражалась их доскональности.

Представители новой власти переписывали из года в год абсолютно всё: кружки, вьюшки, иконы, лжицы, блюдца, кочерги, подсвечники, ризницы, печи, скамейки, кувшины, купели, кресты, хоругви, книги.

Ведь крестьяне годами обустраивали свою церковь сами, это было их общее богатство, они его берегли. Их общим домом была церковь, а не сельсовет.

Описи рассказали мне о том, что в 1924 году в церкви села Ермаки насчитывалось сорок восемь икон и была холщёвая плащаница (образ Христа, снятого с Креста после распятия), подбитая бархатом. Она хранилась в деревянной позолоченной "гробнице". В звоннице было три медных колокола, общим весом тринадцать пудов и двадцать шесть фунтов.

Много самых разных документов, касающихся церкви, нашла я в архиве. Но одним из них, меня поразившим, я с вами поделюсь.

Это заявление начальнику милиции Викуловского района от церковного совета Ермаковской общины (орфография сохранена):

"Ермаковская Приходская Православная Община после окончательного весеннего посева каждогодно совершала крестные ходы по полям для служения молебнов, а также и по домам, – в нынешнем году Общине также желательно исполнить указанный религиозный обряд, – а посему Церковный Совет просит Вас, Т-щ Начальник, разрешить совершить крестные хода в 10-ти селениях нашего прихода по полям для служения молебнов и домам сроком с 15-го сего июня и по 5-е июля.

При сем прилагаем две рублевых марки.

Церковный староста Босяков. 1930 года июня 4 дня".

Получалось, что верующие должны были теперь испрашивать у милицейской власти разрешения на то, что делали испокон веков сами, не требуя чьего-либо согласия. Традициям крёстных ходов в России был не один век, а тут...

 На заявлении начертана резолюция начальника: "Разрешить Ермаковскому, Скрипкинскому, Тамакульскому и Жигульскому с/с с 15 июня по 25 июня 1930 г."

Так и жили переселенцы. Из рассказов старожилов мне известно, что и в пятидесятые годы ещё, и много позже совершали жители Ермаков и Осиновки свои крёстные ходы. То дождя просили у Бога, то солнца.

Это было свято. Это было у них в крови.

Елена НОВИКОВА, г. Санкт-Петербург

Другие материалы по тегу "Укрепляя единство"