Своей родиной считает Россию

Элла Густавна Букк – эстонка по национальности, но свой родной сибирский уголок за жизнь почти длиною в век не променяла на другой

Между селом Коточиги и деревней Базарихой по обеим сторонам трассы располагаются ещё две малые деревеньки: Красная Елань и Анценск. А более тридцати-сорока лет назад справа от центральной дороги ещё были пути на Волгино и Салтыково. Сейчас этих деревень нет, распались.

                          Чтобы заниматься земледелием

   В этих местах безлюдно, тихо, только зелёный простор. Кое-где видны ещё места былых усадеб, там растут одичавшие плодовые кустарники. В салтыковских краях летом люди берут ягоды. И даже не верится им, что когда-то на этих полянах стояли добротные по меркам того времени дома, а на крышах некоторых даже развевались флаги страны – так было модно… И уж тем более трудно представить, что здесь, недалеко от старинных сибирских селений с традиционным укладом, жили люди с отличной от русской культурой. Даже имена у них были непохожи на наши, разве что созвучны, и то не все. А уж их фамилии и вовсе казались странными и "весёлыми": Супп, Пяслане, Ахас, Оя, Букк… А говорили в этих местах преимущественно на эстонском и латышском языках. Речь эту коренное население научилось понимать не сразу…

   Зачем прибалты променяли свои страны или густо населённые территории западных губерний России на суровый сибирский климат, необжитую природу? Поводом для отъезда послужила Столыпинская аграрная реформа по переселению крестьян. Здесь было много свободных, пустующих земель, которые нужно было кому-то обрабатывать, развивать Сибирь. Тогда в начале двадцатого века на территории современного Викуловского района образовалось много новых деревенек. Коренное старожильческое население разбавилось жителями из Смоленской, Тамбовской губерний, Украины и других мест. Селившиеся вместе переселенцы одной национальности сохраняли свою культуру, быт, обычаи. Но все они постепенно становились сибиряками, приобретали черты, порождённые сложностями жизни в этом далёком краю.

                     Прямой потомок эстонцев-переселенцев

   Многие потомки латышей и эстонцев до сих пор живут в соседних с распавшимся Салтыково Анценске и Коточигах, часть вернулась на историческую Родину, другие разъехались по городам России. Но практически все оставшиеся здесь считают своей родиной именно этот сибирский уголок, который когда-то облюбовали предки. Одно другому не мешает. Свои корни они также не забывают, берегут родной язык, стараясь разговаривать на нём хотя бы иногда, дома.

   Среди таких – Элла Густавна Букк, в девичестве – Силиваск. Она вторая дочь из четырёх в семье эстонцев Густава Самуиловича и Эльми Петровны. Сейчас ей 89 лет. С конца шестидесятых проживает в Коточигах. С этим селом связаны её молодость, трудовые годы, почти вся жизнь – работала телятницей и пекарем, заслужила звание "Ветеран труда". А в Салтыково проходили детские годы, и их она помнит хорошо.

   Семья Силиваск переселилась из Кировской области в 1937 году. У супругов уже были три дочери: Сальма, Элла и Алидия. Вместе с ними поехали и родители Пётр и Мария. Младшая Розалия родилась через год уже на новом месте. Густав Самуилович научился говорить по-русски, а вот его жена так и не смогла привыкнуть к новому языку.

   Сначала жили хуторами, как это было принято у прибалтов. Тогда каждой семье выделяли определённое количество земли, подъёмные средства для ведения хозяйства. Когда хутора расселили, пришлось обосноваться в Салтыково. В доме, где поселились эстонцы Силиваск, было всего две комнаты. Дети спали на полу, на матрасах, набитых соломой. Бедно жили и до войны, и во время неё, и спустя несколько лет после. До Великой Отечественной хозяйство держали большое – коров, овец, поросят. А после меньше – отец с фронта не вернулся, погиб.

                     Военное время было крайне тяжёлым

   Конечно, у Эллы было время для игр и кукол, но оно как-то быстро прошло. Когда началась война, ей было всего десять лет. А в ту пору это был самый возраст для того, чтобы начинать помогать взрослым.

   -- Окончила я только три класса, – вспоминает она. – Некогда было учиться, нужно было работать. Меня молотить зерно отправляли. Не было ни денег, ни одежды, ни обуви. Поросёнка заколют – из шкуры сошьют нам поршни. К ним приделают верёвочки, чтобы можно было завязать и ходить. Жара – они сохнут, дождь – размокают. Ноги сильно мозолили. В Викулово-то продавали хорошую обувь, но нам её не на что было покупать. А в Салтыково только у Тальц лавка была – там продавали сахар, соль, керосин. Помню, пойдём на танцы в Анцеск, сошьём себе тапочки на скорую руку из старых тряпок. Путь был неблизкий – десять километров, и до Анценска шли в поршнях, потом их снимали и прятали в лесу, переобувались в эти тапочки. Назад идём – снова поршни обуваем. Когда лето, возвращались к рассвету – уже коров гнал пастух. Некогда спать, приходим, поедим – и снова работать. День трудимся, ночью одежду себе ткём, станок сделали. Темно было, лучинки жгли. Лампа была керосиновая, а керосин не на что взять. Вот и получалось, что спали на ходу. Помню, я ехала на граблях и упала с них от усталости. Встала – и дальше в путь. Да и не только от усталости, ещё и от голода. Есть нечего было, крапива да медунки. Муки дадут немного, траву перекрутим через мясорубку и мукой заправим – пекли лепёшки. Поросят тоже нечем было кормить, приходилось им давать конский навоз. А ведь ещё и налоги надо было платить государству. Вот бабушка пойдёт в Викулово пешком, продаст масло и оплатит налог. Иногда я нанималась к частникам пасти коров. Рассчитывались со мной пудом картошки и тремя литрами молока за день.

   О том, что война закончилась, Элла в 1945-ом узнала, как раз находясь на пастбище. Пасла коров с дедушкой. Сестра Сальма пахала на конях. Прибежали деревенские ребятишки и сообщили о радостном событии. Все тогда пораньше с полей и ферм домой пошли.

   Через несколько лет после войны Сальма и Элла завербовались в Тугулым. Хотелось заработать денег – в Салтыково за работу не платили. В колхозе их не отпускали. Пришлось сбегать ночью. Три года провели на заработках. Пилили вручную красный лес, тянули его верёвками и грузили в вагоны. Для девушек это был тяжёлый физический труд. Но зато заработали денег, купили себе одежду. Элла приобрела модную фуфайку. Когда вернулись в Салтыково, все хвалили эти вещи – там как ничего не было у людей, так и не появилось за эти годы. Одно только опечалило сестёр – ни бабушку, ни дедушку в живых не застали. Сообщить им об этом близкие не смогли.

               

                  Эстонский язык – как связующая нить

   Элла Густавна говорит: в Салтыково эстонцы, латыши и русские жили дружно. Кроме перечисленных ранее фамилий, там обосновались семьи: Воос, Тальц, Вилемсон, Ренгит, Блауман, Филимоновы, Трей, Пирман, Кельтман, Мюрк, Каланеп и другие. Вместе отмечали Яанов день (по-русски Иван Купала), "ноябрьскую" (7 ноября) и другие. Гармонистов среди этой компании не было. На скрипке играл Иван Тальц. Пели эстонские народные песни.

   Жизнь в Сибири наложила свой отпечаток: далеко не всеми поддерживаются национальные традиции. Бабушка не помнит, чтобы в их семье соблюдали какие-то особые обычаи. Здесь, в России, эстонцы "обрусели", сравнялись с местным населением. Но дома, между собой, говорили на своём языке.

   С первым мужем Робертом Букк Элла Густавна прожила недолго, со вторым – Василием Черданцевым – жили больше двадцати лет, пока его не стало. Сейчас она проживает с дочерью Лайной. Обе помнят старый эстонский язык. Например, слово дом на их языке звучит как "мая", мама – "эма", папа – "иса". А слово привет -- "тэре".

   Три сестры – Элла, Алидия и Розалия – со своими семьями проживают в Коточигах. Старшая сестра Сальма уехала в Эстонию, сейчас её уже нет в живых. Там живут многие родственники, в том числе и сын Эллы Густавны Анатолий с семьёй. Всего у неё три внука и шестеро правнуков. С роднёй, которая живёт в Эстонии, сейчас общаются по видеосвязи. "Тэре, бабушка", -- частенько слышит долгожительница из колонок компьютера дорогие сердцу детские голоса. "Тэре, тэре", -- с улыбкой говорит она им в ответ.