Вернуться бы к тебе, родная школа!

Не мною придумано, что у человека в зрелом возрасте, на пороге старости, его мысли всё чаще и чаще уплывают в пору раннего детства, материнской нежности, первых шагов в таинственный мир. Каждому из нас есть, что вспомнить, чему и кому поклониться. И пусть эти думы, в большинстве своём, грустные, навевающие порой слёзы, у каждого глубоко индивидуальны, воспринимаемые и понимаемые только им самим, в целом же, являются зеркалом той эпохи, в которой и которой жили целые поколения. В том числе – и мы с вами.

  …Село Коточиги в 60-е годы прошлого столетия по своему статусу и развитию уступало лишь районному центру. Виной тому – его производственные мощности, каких в те времена не наблюдалось нигде: машинно-тракторная мастерская, в которой ремонтировалась техника со всего района. Отсюда – все вытекающие последствия: рост населения, строительство жилья, объектов социально-культурного назначения. Здесь, в числе первых, появились магазины, торговый ларёк при МТС, просторная столовая, клуб, больница, библиотека, а вот школа…

  Начальная школа в Коточигах, по воспоминаниям некоторых его старожилов, появилась в 20-х годах, другие утверждают, что произошло это в начале 30-х. Не будем вдаваться в подробности, это тема отдельного разговора, скажем только, что таковая существовала, была, давала путёвки в жизнь сотням своих земляков.

  Наша школа, школа учеников 60-х годов, располагалась в крестовом доме, не то бывшего купца, не то раскулаченного кулака, на берегу речушки Большая Крутиха, или Крутишка, как её называли местные. Высокое крыльцо, сени, прихожая (кухня в прошлом), две комнаты – большая и поменьше, приспособленные под классы. В одном из них занимались дети 1-4 классов, во второй – 2-3. В одну смену, на всех – две учительницы.

  1 сентября 1960 года мы перешагнули порог именно этой школы. Мы – это семилетние мальчишки и девчонки, ранее почти не знакомые (детских садов мы не посещали, а потому и общение между детворой было шапочное, знались только по своим, да ближайшим улицам). До сих пор храню пожелтевший от времени тетрадный листок в кривую линейку, на котором печатными буквами моей рукой написаны имена и фамилии одноклассников: Катя Пахолкова, Лида Кошанова, Валя Черданцева, Володя Виснапу, Саша Чехарин, Коля Гирв, Саша Клюев, Володя Давыдов, Люда Черданцева… Встретила нас полная, уже не молодая (примерно 35-37 лет) женщина – Фёкла Тимофеевна Кадушкина, рассадила по партам. Как сейчас помню: мне в нашем ряду первоклашек не хватило места, и я был посажен за последнюю парту с четвероклассником Толей Котовым.

  И потекли школьные будни. Фёкла Тимофеевна была с нами строга, поблажек никому не давала, даже тем, кто уже до школы умел читать и писать без посторонней помощи. Даже наоборот: "умникам", как она нас называла (три-четыре человека в классе), доставалось больше, чем, скажем, троечникам – заставляла переписывать одни и те же слова, предложения по нескольку раз, придираясь к каждой ошибке. Для чего она это делала, до сих пор не пойму.

  Не скупилась Тимофеевна и на тумаки, да и деревянная указка была всегда под рукой, в ходу: кто завертелся на уроке, зашептался в ненужный момент, заёрзал за партой – получай по затылку! Делала она это, конечно, не от какой-то прихоти, а так, скорее всего, интуитивно, чтобы привлечь к порядку. Никто не обижался на неё за это, на нашу первую учительницу.

  Как позже выяснилось, Фёкла Тимофеевна страдала сахарным диабетом; её мучила одышка, валила с ног, в прямом смысле слов, сонливость (могла заснуть во время урока прямо за столом), чем мы иногда пользовались (особенно в последующих классах): тихонечко выползали из класса на четвереньках и удирали на улицу. Сейчас – смешно, а тогда, естественно, получали взбучку, и от учителя, и от родителей, от которых наши проступки она не умалчивала.

  …Одевались в ту пору кто во что мог. У девчонок из верхней одежды были простенькие пальтишки (и то у немногих), почти у всех ребят – стяжённые фуфайки (телогрейки), на ногах – резиновые ботики и кирзовые сапоги, зимой – пимы.

  В грязное время года – ранняя весна и осень – трудно приходилось нашим техничкам – толпа сорванцов не могли в раз помыть свои обувки в обрезанной бочке, наполненной холодной водой (стояла у крыльца). Тогда разувались прямо в сенях и топали в класс в носках, чулках, а кое-кто и в портянках. Пока сидели на уроке, тётеньки Устя Соскина и Поля Полищук отмывали сапожки и ставили их возле печки на просушку…

  Были у нас и уроки труда, на которых из ивовых или берёзовых прутиков изготовляли счётные палочки, связывали их в пучки по десять штук – для арифметики; вырезали из бумаги и картона и клеили разные фигурки животных и птиц, а также лепили их. Пластилин в те времена был большой редкостью, поэтому большинство из нас для этого дела использовало обыкновенную глину, предварительно замоченную. Даже в зимнее время лазили за ней в подполье…

  Не ошибусь, если скажу, что любимым предметом – почти для всех! – была физкультура. На огромную поляну перед школой высыпали одновременно все четыре класса (это было продуманно). Урок, как правило, был последним по расписанию, и мы резвились на нём, кто сколько мог. Играли в "казаков-разбойников", в "муху", в "двенадцать палочек", прыгали на скакалках, бегали на перегонки… А наши учителя – Фёкла Тимофеевна и Анна Ефремовна Боброва (Кириллова) вместе с техничками, усевшись поодаль, наблюдали за своими чадами.

  Не припомню, чтобы мы из-за чего-то ссорились, всерьёз дрались (помахали руками, а через пять минут - опять вместе), хотя поначалу и были мелкие стычки между деревенскими, заречными и хуторскими; делились всем, кто что имел – пряником, печеньем, пирожком да конфеткой "Дунькина радость". Время было такое.

  На большой перемене (20 минут) убегали к речке ловить пескарей, которая кишела ими. Удочки – сама простота: частоколина с привязанной ниткой, вместо грузила – гайка или пуговица, поплавок – кусок сухой крапивы или талины, крючок – тетрадная скобка, а червяков копали здесь же, на берегу. Весь улов приносили двум кошкам, которые и жили при школе – чтобы мыши боялись…

  В конце последнего урока, особенно в непогодь или зимнюю стужу, усаживались все – кто на скамейках, кто прямо на полу  в коридоре у раскалённой печи, где Анна Ефремовна проводила внеклассное чтение (чаще это делала она, видимо, внимая болезни Фёклы Тимофеевны). Здесь было всё: и русские народные сказки, которые любили все, и былины богатырские, и "Чук и Гек", и "Тимур и его команда" и даже – "Капитанская дочка", хотя лирику и прозу А.С. Пушкина мы проходили значительно позже.

  …Помню, как нас принимали в октябрята. В большом классе висел портрет В.И.Ленина, который мы украсили сосновыми ветками, и как нам старшие ребята, уже пионеры, дарили, прикрепляя на груди свои звёздочки с портретом вождя. Такая, в металлическом оформлении, подаренная мне Володей Нарыгиным, по сей день в моём архиве.

  …Нет нашей старой школы, как нет и наших первых учителей, открывших нам дорогу в мир знаний. Тяжёлым был тот период времени: деревня, в отличие от городов, всё ещё страдала убогостью, влача нищенское существование, как и народ, населяющий её. Может быть, потому и дороги нам те далёкие первые шаги в большую жизнь, в которых, как нигде, отразились детская дружба и коллективизм. Ведь трудности и тяготы всегда сближают людей. А чувство веры, в то большое и светлое будущее, заложенное в нас на школьных уроках, помогавшее нам прошагать по всем передрягам судеб, останется с нами до конца дней наших. Спасибо за всё, родная школа. Светлая и добрая память вам, дорогие первые учителя.

  Потом, несколько позже, шло продолжение детства: новая школа, новые педагоги, новые друзья, новые открытия, но – это уже совсем другая история.

                                                             А.БЕРЕЗИН